Честь взаймы - Страница 40

Последними научными изысканиями, как утверждал студент, доказано – собаки видят мир черно-белым. Но жаловаться лорд-канцлер боялся. Он и так выглядел доходягой, осталось только ослепнуть.

– Вам говорит о чем-нибудь имя Лиргу Дершан?

– Первый раз слышу, – отозвался Росс. – А должен?

– Скорее да, чем нет. Он считался одним из самых влиятельных чародеев в столице. Примерно третьим после метрессы Даетжины Мах*!*а*!*вир, – пояснила вдова.

– Погодите-ка. Даетжина… Даетжина… Что-то знакомое…

Нет, вспомнить он не мог, но попытался уловить ассоциации с этим именем. Даетжина… светлая одежда… кружева… глухое раздражение и даже… даже, пожалуй, ненависть… не столько к ней, сколько к тому, ЧТО за ней стоит… кружева… «воровка»… и, скажем так, более сильные эпитеты.

– Я ее очень не любил… кажется, – с изрядной долей сомнения заявил Джевидж.

– Вы с ней вели беспощадную войну, милорд. Эта женщина испортила вам немало крови.

Он чуть слышно хмыкнул:

– Интересно, есть ли у меня, кроме врагов, еще и друзья? Вопрос, естественно, чисто риторический.

– Как и у всех людей. Есть, конечно.

– Вы меня успокоили. Так что там с этим Дершаном?

– Он сейчас здесь.

– Где?

– В Сийфаре. На руднике. Установил на шахте свои порядки, утверждает, что чародейством отводит воду из штреков.

– А такое разве возможно? – изумился канцлер и невольно придвинулся ближе.

– Вот и я думала, что так не бывает. Можно найти подземный источник или целый водоносный пласт, можно притягивать воду в виде дождя и снега, но сделать такую машину, чтобы работала вместо насоса… Даже у дюжины колдунов не хватит сил на осушение обыкновенного колодца.

– Думаете, ваш Лиргу мошенничает?

– Нет, – озабоченно молвила мистрис Эрмаад. – Тут что-то серьезнее. Я бы сказала – опаснее.

– Вы так хорошо разбираетесь в магии?

– Скорее, не столько в магии, сколько в возможностях магов. В моем случае это была насущнейшая жизненная необходимость. Когда имеешь дело с волшебником, всегда лучше знать заранее, на что он способен, чем сделать неприятное открытие в самый неподходящий момент.

Голос женщины прозвучал невесело, и в его бархатистых обертонах, словно в густой-прегустой траве, пряталась смертоносная змея-боль. Порой Россу казалось, что их необъяснимая, почти мистическая связь основана на чистой и незамутненной ненависти к колдунам. Только по нему ударили единожды, а мистрис Эрмаад терпела годами.

– Истинный уровень мага – его самая большая тайна, – сказал канцлер самым нейтральным тоном, чтобы не подумала, будто он оправдывается за бестактный вопрос.

– Но не для жены же, – усмехнулась Фэйм.

– О! А подробнее?! – оживился Джевидж и придвинулся ближе, готовый слушать и впитывать новое для себя знание.

Разумеется, мэтр Уэн Эрмаад никогда не посвящал свою супругу в тайны магического искусства, но у Фэйм имелись не только глаза и уши, но и не самые заурядные мозги. Осторожно и незаметно изучая повадки мужа, она исподволь узнала многое из того, о чем волшебники предпочитают помалкивать. О том, например, как внезапно появляются в его окружении странные люди, а потом так же внезапно и безвозвратно исчезают навсегда. Иногда они маскировались под слуг или охранников, иногда – под случайных знакомых, к которым Уэн вдруг воспылал приязнью. Частенько возле мэтра Эрмаад крутились женщины, и только некоторые из них, причем не самые роскошные, были любовницами, остальные просто жили в его доме неделю или месяц, а потом уходили – тихо, бесшумно, незаметно. Время от времени Уэн делал… он называл это «экспериментом» – ставил в гостиной роскошную вазу, вешал на стену новую картину или настенные часы. Любопытные это были вещицы, весьма любопытные. Изображение на картине медленно, но неуклонно менялось. В вазу категорически запрещено было ставить цветы, а часы круглые сутки показывали одно и то же время. При этом в доме с обычными людьми происходили необъяснимые перемены: кто-то заболевал, кто-то, напротив, выздоравливал после многих лет безуспешного лечения, некоторые сбегали прочь, иные отказывались от более выгодного предложения и оставались рядом с Уэном на долгие годы. А однажды вдруг разом потрескались все оконные стекла.

Сухое корявое дерево, уродливым наростом торчащее среди ровненького молодого подлеска, было нарисовано весьма посредственно. Но постепенно, изо дня в день, оно оживало – рисунок коры становился ярче, исчезали подпалины мха, ветки мало-помалу покрывались молоденькой листвой, и когда дерево зацвело – умерла от скоротечной чахотки девочка-горничная Лорра, а уличная подметальщица Банжи отошла от апоплексического удара и стала не только ходить, но и разговаривать. Примерно таким же способом разорился содержатель борделя, куда любил хаживать Уэн. Только в этом случае из медного кувшинчика капля за каплей утекало дорогое вино.

Фэйм приходилось тщательно следить за каждой мелочью, чтобы не пропустить, когда муж задумает «поэкспериментировать» с ней самой. Утром и вечером, а зачастую и после обеда она осматривала свои комнаты на предмет нежеланных «подарков». Это могла быть чашка с очень похожим, но «другим» рисунком или новое перо для письма, а однажды Фэймрил вычислила даже комнатный цветок.

– Это похоже на безумие, – сдавленно прошептал Росс.

«Гораздо хуже, милорд».

– Это и было настоящее безумие, – согласилась женщина. – Но, к счастью, на каждый меч есть свой щит – подобная магия действует, только пока ты не знаешь о ней. Стоит обнаружить «вещь-ловушку» – она теряет свои свойства.